покидать свои фермы без предварительного разрешения или возвращать (при необходимости силой) крестьян, которые сбежали и поселились в городе или в другом поместье. Они также требовали и постепенно добились права навязывать своим крестьянским "подданным" трудовые повинности.
До сих пор не совсем ясно, почему произошли эти изменения, тем более что они противоречили тенденциям современной Западной Европы, где наблюдалась тенденция к юридическому освобождению ранее подвластных крестьян и замене обязательных трудовых повинностей денежной рентой. Возможно, из-за того, что земли к востоку от реки Эльбы были зоной сравнительно недавнего заселения немцами, традиционные права крестьянства были относительно слабы. Сокращение населения и повсеместное запустение обрабатываемых земель во время длительной аграрной депрессии позднего Средневековья, безусловно, ставило знатных помещиков перед необходимостью максимизировать доходы и сокращать денежные расходы. Сокращение городской экономики подорвало один из потенциальных источников сопротивления, поскольку именно города наиболее энергично оспаривали право лендлордов на возвращение крестьян-беглецов. Другим важным фактором была слабость государственной власти. Будучи глубоко обязанными провинциальному дворянству и сильно зависимыми от него, курфюрсты Бранденбурга XV-XVI веков не имели ни сил, ни желания сопротивляться укреплению дворянской юридической и политической власти на местах.
Каковы бы ни были причины, результатом стало возникновение новой формы помещичьего хозяйства. Это не была система "крепостного права", поскольку сами крестьяне не являлись собственностью своих хозяев. Но она предполагала определенное подчинение личной власти господина. Дворянское поместье превратилось в единое правовое и политическое пространство. Помещик был не только работодателем своих крестьян и владельцем их земли, но и осуществлял над ними юрисдикцию через манориальный суд, который имел право выносить наказания - от небольших штрафов за мелкие проступки до телесных наказаний, включая порку и тюремное заключение.
Историков давно интересовали авторитарные черты прусской аграрной системы. Эмигрировавший немецкий ученый Ганс Розенберг описал режим миниатюрных автократий, в которых
Господство на местах было полным, ведь со временем юнкер стал не только требовательным помещиком, наследственным крепостным, энергичным предпринимателем, усердным управляющим имением и непрофессиональным торговцем, но и покровителем местной церкви, начальником полиции, прокурором и судьей. [...] Многие из этих знатоков местной тирании имели опыт хлестать по спине, бить по лицу и ломать кости "непочтительным" и "непослушным" крепостным крестьянам".33
Для основной массы прусских подданных следствием этой аристократической тирании стали "крайняя нищета" и "беспомощная апатия"; крестьяне, в частности, страдали от "правовой и социальной деградации, политического ослабления, моральной калеки и уничтожения [их] шансов на самоопределение". Но они, по словам другого исследования, были "слишком подавлены, чтобы восстать".34 Это мнение находит широкий отклик в литературе об особом пути Германии, где предполагается, что аграрная система, в которой доминировали юнкера, привив привычку к покорности и послушанию, оказала пагубное и долговременное влияние на прусскую - и, как следствие, немецкую - политическую культуру. Историографическая черная легенда о юнкерской тирании оказалась на редкость живучей, отчасти потому, что она созвучна более широкой культурной традиции антиюнкерских настроений.35
В последние годы вырисовывается совсем другая картина. Не все крестьяне в восточно-эльбских землях были подданными лордов. Значительная часть из них была свободными крестьянами-арендаторами или неподданными. В частности, в Восточной Пруссии свободные крестьяне - потомки свободных поселенцев-колонистов - к концу XVIII века управляли 13 000 из 61 000 крестьянских хозяйств в провинции. Во многих районах поселение иммигрантов на коронных и дворянских землях привело к появлению новых концентраций неподвластных крестьян.36 Даже традиционные лорды в центре Бранденбурга включали в себя значительный контингент лиц, получавших заработную плату за свой труд или работавших в качестве специализированных субподрядчиков, управлявших определенными ресурсами, например молочными стадами, на предпринимательской основе. Иными словами, юнкерские поместья не были лениво управляемыми зерновыми монокультурами, в которых труд был бесплатным, а стимулы для инноваций отсутствовали. Это были сложные предприятия, которые требовали значительных операционных расходов и больших инвестиций. Различного рода наемный труд играл решающую роль в поддержании манориальной экономики как на уровне самого лорда, так и в рядах более обеспеченных подданных-селян, которые сами часто использовали труд для максимизации производительности своих собственных владений.
Разумеется, существовал обширный режим обязательных трудовых повинностей. В Бранденбурге XVIII века трудовые повинности обычно ограничивались двумя-четырьмя днями в неделю; в Ноймарке они были более тяжелыми, где крестьяне несли трудовые повинности четыре дня в неделю зимой и шесть - летом и осенью.37 В отдельных лордствах также существовали различия. Например, в поместье Ставенов в Пригнице жители деревни Карштадт должны были "приходить в поместье в шесть утра по понедельникам, средам и пятницам с упряжкой лошадей или, если лошади не нужны, с другим человеком пешком, и оставаться до тех пор, пока им не скажут, что они могут прийти с полей с пастухом". Напротив, мелкие землевладельцы маленькой рыбацкой деревни Месеков в том же поместье должны были "служить рукой столько раз, сколько им скажут".38
Однако эти тяготы в определенной степени уравновешивались сильными наследственными правами собственности, которыми обладали многие подвластные крестьяне. В свете этих прав представляется возможным описать трудовые повинности не просто как феодальные повинности, а как ренту. Хотя большинство полноправных крестьян с удовольствием заменили бы свои ненавистные трудовые повинности на денежную ренту, не похоже, что эти повинности были настолько обременительны, чтобы помешать им разумно зарабатывать на жизнь на своих участках, или помешать поселенцам-фермерам из других частей Германии принять статус подданных в обмен на наследственные земельные титулы. Исследование поместья Ставенов в Пригнице позволяет предположить, что средний крестьянин из бранденбургской деревни не был обречен на "крайнюю нищету", а, возможно, жил лучше, чем его сверстники из Южной и Западной Европы. В любом случае, сеньориальные трудовые повинности не были высечены в камне; их можно было, а иногда и нужно было, пересматривать. Так произошло, например, в годы, последовавшие за разрушительной Тридцатилетней войной, в результате которой огромное количество ферм опустело. Столкнувшись с отчаянной нехваткой рабочей силы, помещики во многих поместьях уступили требованиям крестьян о сокращении их услуг. Более того, многие помещики вступили в сговор, чтобы снизить арендную плату за труд, перебивая своих соседей у приезжих поселенцев, желающих обосноваться на фермах.39
Кроме того, государственные власти вмешивались, чтобы защитить крестьян от произвола помещиков. Законы и указы, изданные сменявшими друг друга после 1648 года государями, постепенно подчинили вотчинные суды юнкерских флигелей нормам территориального права. Если в XVI и начале XVII веков обращение к юристам при рассмотрении вотчинных дел было редкостью, то после Тридцатилетней войны помещики стали нанимать юристов для управления судами. В 1717 году Фридрих Вильгельм I под угрозой сурового наказания приказал, чтобы каждый суд приобрел экземпляр недавно опубликованного Уголовного кодекса (Criminal-Ordnung) и действовал в соответствии с его предписаниями при рассмотрении всех уголовных дел. Родовые суды также
